Пригород мира - Егор Киселев

Но и здесь случались конфликты. И самый яркий из них случился в феврале восьмого класса, когда в школу пришел новый учитель математики. Он был очень удивлен, почему ребята расселись за последние парты, а первые почти пустуют. Но заставить учеников пересесть было не такой уж и простой задачей. Новый учитель не был посвящен в расстановку сил в коллективе, ему вообще не было до этого дела, он был вспыльчивым и желчным молодым человеком, вчерашним практикантом и пытался добиться беспрекословного подчинения со стороны учеников. Не могу сказать точно, чего же ему не хватило, то ли опыта, то ли педагогической сметки, в любом случае его методы оставляли желать лучшего. Когда по его требованию класс все же переместился ближе, место на первой парте рядом с Павлом осталось пустовать. Учитель удивился. Он потребовал, чтобы это место кто-нибудь занял, но добровольцев не нашлось. Тогда учитель пошел на обострение ситуации и если бы он умел успокаивать подростков одним только взглядом, как, например, учительница русского языка и литературы, можно было бы вести разговор, но видя его неопытность и даже растерянность, школьники легко поддались на провокацию.

Рассерженный математик приказал девушке пересесть за одну парту с Павлом, однако, прежде чем та пересела, она успела вытянуть из учителя последние капли терпения. А Павел до сих пор помнит, как, усевшись, она прошипела, наклонившись к нему:

– Попробуй только до меня дотронуться…

Павел почувствовал еле заметный запах табака, ее жевательная резинка со своими обязанностями не справлялась. Он невольно отвернулся и сплюнул, потом резко отодвинулся на край парты, ногой подтолкнул стул своей новоиспеченной соседки и выцарапал на парте разделительную черту канцелярским ножиком. Класс ахнул от такой дерзости; от открытого конфликта его спас математик, который схватил Павла за ухо и поднял со стула.

– Та-ак, что это еще за новости? – Заскрежетал учитель. – Вон к директору! Сам сознаешься, или мне еще докладную написать?

– Отпустите. – Холодно произнес Павел.

– Ах, отпустить?! – Математик даже взвизгнул от удивления. – Вон отсюда и без родителей не возвращайся!

Освободившись, Павел спокойно взял тетрадь с учебником и вышел из класса. Он был даже рад, что ушел с уроков, понимая, что, останься он в классе, его ждала бы расправа. В тот день ему хотелось просто посидеть дома одному в своей тихой комнате. Это был единственный уголок мира, где его никто не трогал, где можно было расслабиться. Не удивительно поэтому, что этот уголок Павел пронес с собой через всю жизнь, даже когда переехал. Место, где он обитал, всегда было ограждено от мира и от всего, что могло бы об этом мире напоминать. Даже солнечный свет казался Павлу враждебным, посему окна в его доме всегда были плотно занавешены темными шторами. Общий свет мешал, дома всегда горела только настольная лампа, которая висела над монитором компьютера и светила в лицо, чтобы не видеть ничего кроме открытых документов. Хотя к этому моменту нам следует вернуться позже.

Естественно, мать Павла ничего о конфликте с учителем не узнала. Она надеялась, что ее сын – прилежный ученик и серьезно относится к учебе. Иногда, ей, конечно, хотелось видеть в доме друзей Павла, но она гнала от себя эти мысли. После смерти мужа нужно было как-то жить, и она находила какое-то успокоение в работе. Так она и жила в надежде, что у Павла все хорошо. Что он хорошо учится и нормально живет в коллективе. Она тешила себя этими мыслями, поскольку думать иначе было просто невыносимо. Павел же старался учиться изо всех сил, он всегда считал себя самоучкой, и смотрел на своих однокашников несколько свысока, думая про себя, будто учится у самой жизни. А та, как ни крути, самый строгий учитель, послаблений она не дает и совершенно равнодушна к страданиям подростка, по-аристотелевски: жизнь не слышит убеждений.

Мать не пришла на следующий урок математики, а учитель, увидев Павла одного, молча указал ему на дверь. Математик не довел до сведения директора, но и Павла к занятиям не допустил. Таким способом он, по его мнению, вырабатывал дисциплину в классе, но пример Павла никакого влияния на ребят не оказал. Уважать за это учителя не стали, дисциплина и без того шумного коллектива не улучшалась. Только эта история сразу пролетела через учеников и обросла небылицами. На какое-то время стены школы сомкнулись. Стало тесно. Первое время его иной раз даже узнавали в коридорах, вся параллель слышала об этом антигерое математики, которого теперь не пускают на уроки. Сам Павел слышал однажды, что его собираются выгонять из школы. Как бы то ни было, никто из учителей ничего ему по этому поводу не говорил. Там, где была возможность, Павел спешил забиться в кабинет, сесть на свое место и не отсвечивать. По коридорам он бродил редко, чаще всего просто отсиживался в каком-нибудь дальнем закутке, подальше от чужих глаз. Родных глаз в этой школе у него не было.

Павел понимал, что рано или поздно на занятия придется вернуться. Он не ходил на математику только две недели, но класс уже основательно о нем забыл. Единственное, что постоянно напоминало – пустая первая парта, за которую никто так и не согласился сесть. А гневный учитель, который временами «рвал и метал», так и не смог завоевать расположения учеников. В одно время Павел только и мечтал не возвращаться на эти уроки. Он даже думал бросить учебу, но понимал, что этим только усложнит свое положение. О том, чтобы привести мать в школу, он даже и не подумал. Только директор, от которого Павел успешно скрывался две недели, разрешил эту проблему. Он случайно наткнулся на Павла в коридоре во время урока и проводил его до кабинета. Конечно, разговоров было много, и Павлу досталось, но запрет на посещение математики был снят. Математик требовал, чтобы родителей довели до сведения, но Павел надавил на жалость, убедив директора, что его матери некогда, а отца у него нет. И только после этого разговора, когда новости облетели весь педагогический состав, учителя отметили, что, действительно, за все время обучения Павла его родителей никто не видел.

Положение дел коренным образом изменилось только после зимних каникул. В заунывную зимнюю пору в школе было прибавление, в параллельный класс пришел новенький. Насколько Павел подслушал у своих однокашников, в одиннадцатом классе учился старший брат новичка. Все на параллели были заинтригованы, лидеры школьных групп пытались понять, как появление нового человека может сказаться на их личном положении. Павел думал обо всем этом меньше всех, но волею судеб именно для него это появление стало началом серьезного потепления в отношении со сверстниками. Новичка звали Кирилл. Он оказался сыном маминой подруги. И хотя они были мало знакомы, а его брата Павел и вовсе не знал, Кирилл сразу вспомнил Павла. За все то время, пока Павел учился в этой школе, Кирилл был первым человеком, который без подтекста подал ему руку.

Кирилл был высоким худощавым мальчишкой, в сравнении с однокашниками он казался инопланетянином, был эрудирован и весел, и, казалось, разбирался во всем, что только могло заинтересовать школьника. Была в нем какая-то особенная искорка, какая-то харизма – он очень легко располагал к себе людей, и всем, кто хоть раз общался с ним, становилось ясно, что этот человек добьется всего, что только пожелает. Он легко влился в школьный коллектив и чувствовал себя в нем совершенно естественно, очень скоро во всех школьных компаниях его стали принимать как своего.

Больше всего Павла удивляло, что на авторитете Кирилла никак не сказался факт их общения. Павел ожидал, что это, по меньшей мере, вызовет негодование у его однокашников, но все случилось с точностью наоборот. Совершенно неожиданно Павел перестал быть изгоем, с ним начали здороваться одноклассники, да и некоторые товарищи с параллели. В своем классе он вдруг получил монополию на информацию о новичке, что на первых порах серьезно улучшило его позиции в обществе.

Впрочем, у всей этой истории была и оборотная сторона. Раньше Павел был изгоем, своего рода мучеником, и у него были стимулы и смыслы для инаковости и ненависти, теперь же он затерялся в тени Кирилла. Конечно, это могло открыть ему некоторые новые перспективы, однако Павел презирал всякого рода змеенышей, паразитирующих на чьей-либо славе. Иной раз Павла пронзала мысль, что ему нужно либо все, либо ничего, иной раз ему казалось, что он даже завидовал таланту своего нового друга. Он никак не мог взять в толк, почему все восхваляют и считают достоинством то, что Кирилл не похож на своих сверстников, ведь ровно те же черты у Павла будили в его товарищах только презрение и служили поводом для постоянной травли.

Хотя все эти мысли – плоды позднейших размышлений, во время же самих этих событий Павел ничего такого и не думал. Он был крайне удивлен и никак не мог привыкнуть к этим неожиданным переменам. Кирилл постепенно завоевывал расположение своих сверстников, его обаянию не могли противостоять даже учителя. Иногда бывало, что из-за его выступлений срывались целые уроки, но никто не протестовал, напротив, некоторые учителя заслушивались его речью настолько, что старались его не прерывать, как бы долго он ни говорил.